В таверне веселись моряки, моряки
И пили за здоровье атамана.
- Пили за здоровье, - повторяю я слова песни.
- Не грусти Галь, не трать зря нервы, - говорит брат, не выпуская из рук гитары.
Ему легко так говорить, он скоро окончит мореходное училище, а потом уйдет в море и для него настанет другая жизнь.
А на кухне тетя Оля напевала маме:
- Ах, Люба, если бы у меня была такая красивая дочь, я бы здоровалась с людьми через одного. Волосы Дождь осенний, мелкий, долгий. Я иду, утопая в грязи, и в душе радуюсь дождю: слез моих никто не увидит. Два года назад мой отец впервые вернулся с работы пьяным, с тех пор наша жизнь очень изменилась. Ну и ветер! Струи дождя скользят почти паралельно земле, прямо в стенку дома, где живет моя подруга Лиза. Я представляю, как отец Лизы, Максим Павлович, играет с ней в шашки и что-то весело рассказывает, она смеется. Максим Павлович очень любит Лизку, он встречает ее со школы по субботам, утешает, когда моя подруга хватает двойки. Ездит с ней в парк, на рыбалку, купил гоночный велосипед и … мимо меня с веселым смехом под большим зонтом пробегает группа ребят. Надо же – им очень весело под дождем! …
А сейчас отец чуть ли не каждый день выпивает с дружками-приятелями, мама пытается делать вид, что ничего не произошло, но по утрам я вижу ее заплаканное, измученное лицо. Мы с братом стараемся не попадаться отцу на глаза.
А вот и мой дом. И мама стоит в подъезде, встревоженная, без плаща:
- Галя, простудишься, скорей, скорей домой!
- Мне не холодно, - говорю я и добавляю: - Я не хочу его видеть.
- Это твой отец. Прошу тебя не говорить так, дочка, - мама обнимает меня.
Мы входим в квартиру. Моя тетя Оля радуется, увидев меня:
- Здравствуй, Галинка, здравствуй, милая!
- Здравствуйте, тетя Оля.
Мой брат Дима сидит в маленькой комнате. Он старше меня на три года. Дима играет на гитаре, напевая почти всем известную песню:
В нашу гавань заходили корабли, корабли.
Большие корабли из океана.
Длинные, густые, глаза синие, ни у кого из нас нет таких. И какая милая, скромная и учится почти на одни пятерки. Прелесть девочка!
Тетя любит свою сестру, хочет сказать ей что-то приятное, а приятного-то не очень много и тетя хвалит нас с Димой.
- А сын-то, какой хороший. Подрабатывает по вечерам, разве тебе не помощь? И какой красавец. Глаза серые, стальные, такие и должны быть у мужчин.
На другой день я медленно и потому долго иду с Лизой по улице. Мы бы шли еще дольше, но встретили Максима Павловича, который поджидает Лизу из школы каждую субботу.
- Здравствуй, Галя, это ты задерживаешь мою Лизу? – весело восклицает он. – Пойдем домой, Лиза, покушаем и всей семьей поедем в магазин покупать тебе сапоги. Я исправил машину.
- Ура! – закричала Лиза. – Галка, пока!
- До свидания, Галя, - кивает Максим Павлович.
- До свидания, - отзываюсь я и иду домой.
Дом меня встречает тишиной и потому радостью. Отец спит, а может он и не пил сегодня. А вот и Дима пришел из училища.
- Тихо, отец спит.
- Вот счастье-то.
- Да. Проспал бы всю субботу…
- И все воскресенье…
- Да..
Мы радостно обсуждали наши дела. Дима пообещал покатать меня на буксире и на моторке, что очень здорово. Летишь себе по озеру, почти не касаясь воды. А вода гладкая и темная, и только за кормой сноп белоснежной пены.
Хлопнула дверь: это отец, заспанный, пьяный.
- Люба, Люба, орал он. – Чертовы дети, где ваша мать?
- На работе.
Отец не поверил и прорычал:
- Болтается где-нибудь. Есть еда в этом доме? Ты, тунеядка, вертихвостка, корми отца да пошустрей. - И он заругался матом.
Я достала из холодильника большую, тяжелую кастрюлю с борщом и медленно пошла мимо отца к плите. Он сидел, вытянув ноги, я запнулась об одну из них, пытаясь не упасть, шагнула назад и уронила кастрюлю прямо на отца. О, ужас! Он стал весь мокрый, обвешанный капустой.
- Недоносок безрукий! Ты что делаешь?! – взревел отец.
Дима схватил меня за руку, вытащил из кухни, толкнул в коридор, затем закрыл кухню на засовчик. Я не могла опомниться и ошеломленно смотрела на брата, а он приказал мне отрывисто:
- Бери одежду, быстрей!
Из кухни, как из берлоги дикого зверя, раздавался рев моего отца, звон разбитой посуды и яростные стуки в дверь.
Мы выбежали во двор. Дима сказал мне, одевая шапку, на голову:
- Иди к тете или к подруге, раньше восьми часов не являйся! – затем добавил, - я бегу к друзьям, у нас дела.
И опять эта грязная дорога и дождь холодный, ветер сильный-сильный. Но меня не особенно огорчает плохая погода. Я люблю осень всякую: когда у меня хорошее настроение, больше радуюсь солнцу, а когда тоскливо – жду дождя. Он печальный и спокойный и, значит, успокаивает. Я думаю, как хорошо было бы без отца, как хорошо никогда не видеть самодовольное выражение его ненавистной мне физиономии, маленькие злые глазки, как хорошо никогда не слышать незаслуженных оскорблений и…
Гудок – это машина. Лизкин папа мне сигналит. Я стою молча, он вылезает из машины.
- Ну и явленьице! И как это родители тебя отпустили без зонта, без сапог, в легких туфлях. И еще бредет еле-еле. А ну-ка, бысто в машину!
- Я мокрая, - шепчут мои замерзшие губы.
- Тем более, давай быстрей, - и Максим Павлович заталкивает меня в машину.
За окном дождь как из ведра, вернее как из ста ведер. Как хорошо ехать в теплой машине.
В квартире у Лизы меня встречают охи и ахи моей подружки и ее мамы.
- Ну, Галка, ты даешь!
- Галя, ты же промокла до ниточки!
- Ничего, - машу я рукой, - не заболею.
Лиза и ее мама заботятся обо мне, дают сухие носки, кормят очень вкусным обедом, - я не ела, наверное, с утра.
А потом мы играем в шашки. Максим Павлович спрашивает меня:
- Неужели у тебя все пятерки?
- Нет, есть три четверки, - улыбаюсь я.
- Молодец ты, Галя, я всегда говорил Лизе, возьмись за ум и перестань хватать двойки и тройки, а то не поступишь в институт.
В ответ Лизка засмеялась, крутясь перед зеркалом в новых итальянских сапогах, и сказала, что у нее не только тройки.
- Эх, - вздохнул Максим Павлович, - вот станет у меня на работе поспокойнее, возьмусь я за тебя, Лизок, завидую я твоему отцу, Галинка, ведь иногда бывает приятно подумать, что дочка хорошо учится.
- Ах ты завидуешь, не-зя. - Лиза схватила отца за руку и стала шутя трясти.
- Зя- зя, - отбивался, смеясь, отец.
Я смотрела на них и старалась улыбаться…
Дома меня встретил грустный Дима:
- Замерзла, Галинка?
- Нет.
В квартире беспорядок и очень холодно.
- Почему холодно? – спрашиваю я.
- Он окно разбил, теперь спит, мама еще на дежурстве.
Без оконного стекла хорошо слышно завывание ветра и шум дождя. Но лучше не слышать этого.… Весь холодильник в молоке и других продуктах – отец почему-то все разлил.
Я знаю, что и завтра, и послезавтра, через неделю, и через две, и через пять – все будет так же, как сейчас. Мама его никогда не бросит, а нам с братом не дано права что-то решать. А можно только думать, что вот я вырасту и уеду отсюда, уеду из дождливого и любимого города, от родной мамы… и от оскорблений. Уехать! Вот мечта, вот надежда. Из комнаты отца доносились угрожающие восклицания и скрежет зубов, он кому-то грозил и во сне. А за окном дождь-снег, мелкий, долгий. Он не только за окном, но и на подоконнике, на полу. Он капает, но уже не успокаивает. А завтра – выходной. Что будет завтра?
Комментариев нет:
Отправить комментарий